Представьте сценку на этом самом месте зимой 1942-1943 гг.: с одной стороны, советские дети, а с другой, молодые гитлеровские солдаты, перебрасываются снежками. Это было с большим намеком как раз перед завершением Сталинградской битвы. Может поэтому, мне вроде показалось, что солдаты участвовали в игре с каким-то натугом.

Вскоре после войны, еще в сталинские годы, в стране рапространилась мода на имитации стрелкового оружия, как бы для детей, но очень близкие к натуре. Такими были пугачи в форме револьвера с барабанами с виду на пять-семь патронов длиной на менее 15 сантиметров из светлого сплава. Переломишь револьвер надвое, вставишь пистон в виде усеченного цилиндра длиной и диаметром 16 миллиметров типа бочонка для домашнего лото. Спорым стрехиванием оружия за ствол привдоишь его в боевое состояние, что подверждается жестким щелчком. Нажимаешь курок, раздётся оглушительный грохот разрыва, комната наполняется дымом с порохообразным запахом. Пуля конечно отсутствует, но все остальное как взаправду.

Цена вопроса была такой, что практически любой мальчишка из необеспеченной семьи мог поднатужившись приобрести такую штуку плюс набор пистонов.

Критикам сталинского периода на заметку: все подобные поделки обычно изготовлялись многочисленными тогда абсолютно частными по сути артелями, которые могли распространять свою продукцию также и через государственные торговые заведения. Но частник есть частник, и поэтому, если нет контроля, на каждые 10 пистонов приходился один с браком в виде выступов от чрезмерного заполнения взрывчатым веществом, что препятствовало настройке револьвера на бой (и не производило щелчка). Тогда надо было негодный патрон или выбросить или попытаться довести до кондиции самостоятельно.

Пистон - все-таки деньги, поэтому однажды, презрев опасность, товаришч взлся за ремонт бракованного пистона, результатом чего был взрыв, ожег глаза и потеря зрения. Но дуракам везёт, поэтому компрессы и молодость всё восстановили на долгие годы вперед, но не на всегда.

Пугач пугачем, а тогдашняя высокая мода, процветавшая под частным сектором, - это особая статья. Возьму только пару-тройку атрибутов, свойственных правда только мужеской половине. Вот кепка с разрезом, в продаже были всех цветов радуги. Мне особенно приглянулась голубая. Столько раз я на нее смотрел и столько раз примерял, что сейчас почти точно уверен - она у меня была-таки. Или вот белоснежный длиннющий шелковый шарф-кашне. Его часто носили весь напоказ, не застёгивая для этого пальто или даже ватник ни в какую стужу. Вид носителя был потрясающе дендиевым. Конечно, о таком шарфе лично я даже не мечтал. Но кепка и шарф - еще не всё. Истинно блатной паря добавлял к этому съемную золотую фиксу на передний зуб, которая особенно смотрелась, когда в углу рта дымилась фигурно смятая папироса. Ну ясно же, что вдобавок к внешнему блеску нужны были и невидимые средства превосходства - перо (то есть финский нож), например в сапоге, а то и пушка (то есть настоящий пистолет) где-нибудь под мышкой.

Да, а вот почему возникла потребность в оружии, даже бутафорском, у меня, - особый разговор. Дело в том, что, а дело было уже в Москве, тогдашнее лихое братство тоже отличалось ухищренностью. По наущению своего старшего подчиненные обращались к выбранному ученику средней школы со словами: «Ты вот тут проиграл нам в карты 10000 рублей, надобно их отдать. Иначе тебе не жить». По сути еще ребенок, до этого он не только не играл в карты, но даже не соображал, что означает указанная астрономическая сумма. Однако в этот раз у него сразу отпал вариант согласиться на отрабатывание «проигрыша», и оставалась замозащита и избегание встреч с новыми друзьями. Почему-то обращение в милицию даже не рассматривалось. Такая партизанская жизнь в городе, в том числе когда приходилось пробираться задворками затемно, продолжалась два года, после чего один, кажется старшой из соседней команды, вступился и сказал, чтобы пацана не трогали.

На этом эпопея, которая между прочим стоила много нервов, вроде закончилась, как вдруг ряд лет спустя от того старшого приносят письмецо, в котором тот напоминает о себе, сообщает, что находится в колонии и просит подателю малявы выделить 100 рублей (всего-то). Эта сумма появляется от продажи горячо любимого кларнета, по какому поводу мать много лет не могла потом уразуметь и простить странное то происшествие.

После этого вся история с местной братвой иссякла окончательно, видимо из-за того, что все её участники так или иначе пошли в расход.

Рецидив с глазом обозначился уже в старости, и было решено прибегнуть к помощи Московской городской афтольмологической больницы, соответствующая операция в которой по поводу чего-то такого тракции и состоялась 10 января 2017 года. С некоторыми нюансами. Одновременно предложили заменить и хрусталик, объяснив, что это тоже можно сделать бесплатно, но лучше поставить американский аналог, но за 36000 рублей. О чем окончательно и договорились. На следующий день пока пребывал со вторым оставшимся зрячим глазом, с помощью которого и подготовлена настоящая вставка. В надежде, что первый со временем восстановится и станет американским по своей природе.

Но задача данной вставки была и еще в другом - в некой апелляции к лиризму и исторических зигзагов.

Вот из любимых стихов Вот их моя небольшая редакция

Владимира Семеновия Высоцкого применительно к рассматриваемой теме

Где твои семнадцать лет? Где твои тринадцать лет?

На Большом Каретном. На улице Островского.

А где твои семнадцать бед? А где твои тринадцать бед?

На Большом Каретном. На улице Островского.

А где твой чёрный пистолет? А где твой светлый пистолет?

На Большом Каретном. На улице Островского.

А где тебя сегодня нет? А где тебя сегодня нет?

На Большом Каретном. На улице Островского.

… …

Переименован он теперь, Переименована она теперь,

Стало всё по-новой там, верь, не верь. Стало всё по-новой там, верь, не верь.

А по-новой - это так.

На месте моего бывшего купеческого дома возведен плохенький офис - один из многих у фирмы «МАКС», основанной и руководимой Михаилом Юрьевичем Зурабовым (теперь ею формально владеет его брат). Справа и правее напротив в старинных особняках расположились остатки бывшего банка Столичный (позднее СБС-АВГРО), принадлежавшего Александру Павловичу Смоленскому, который отбыл в 2003 году на родину предков в Австрию, но сохранил бизнес-корни в Москве. Напротив через Пятницкую илицу - массивный новодел, сначала принадлежавший ЮКОСу Михаила Борисовича Ходорковского, а ныне отошедший в собственность Михаила Сафарбековича Гуциерива, владельца многого чего еще, включая гостиницу Националь и БИН-банк, но известного и как поэт-песенник (вроде пишет сам). Прямо перед МАКСом на улице Малая Ордынка - спокойный такой особнячок Павла Павловича Бородина, а слева простерся комплекс РЕНОВЫ, владелец которого, Сколково и еще многого чего - Виктор Феликсович Вексельберг.

Перечень ближайшего окружения моего бывшего дома пока можно завершить, многие остальные объекты там в основном такого же порядка. Чужаки в этом микрорайончике не ходят. Только изредка на улицу выскакивают не знают зачем телохранители своих хозяев.

В воздухе так и парит надпись: «Это МОЯ собственность. Остальные гуляйте лесом-полем». Акакии Акакиевичи от этого должны еще больше убирать голову в плечи и мелко-мелко улепётывать пока не поздно.

Так вот как изменился социальный состав против сталинской эпохи.

Большая часть новых апов - понаехали из регионов, честь им и хвала. Но главное не это, а то, стало ли лучше от всех них вместе взятых и от каждого от них в отдельности. Кто подсчитает? И определит, какие-такие приемы от прежней мелкой по сути братвы, подвизавшейся в своих утлых малинах и жутко преследовавшейся тогдашними властями, остались на вооружении новой, гораздо более озолоченной, дрыхнущей на кроватях всяких там лондонских Дорчестеров и оберегаемой нынешними власть предержащими.

И опять же: есть ли кто-нибудь желающий защищать Родину, то есть защищать названных выше персон и ИХ собственность?

«К осени (1942 года) стали замечать, что немцы идут назад, увозят технику и сами на машинах уезжают. Информации не было никакой, поначалу думали, что наши их гонят. Оказалось, добровольно перебазируются. Позже узнали - Сталинград их выманивал с Кавказа.

Шло время. Наступила зима, пришло время изгнания немцев с Кавказа. Я наблюдала, будучи у Л-х (о них см. в пункте 156), как среди немцев началась паника. У этих Л-х немцы имели пристанище, это были свои люди. Немцы им помогали: грабили местное население и Л-м давали. Настал момент, когда было видно, что немцы бегут. Л-е очень боялись, что когда придут наши, им не сдобровать. Я авторитетно заявила, что встану на их защиту в знак того, что в трудную минуту я нашла у них убежище. (Подумаешь, какая защитница, кто бы со мной считался). Первым эшелоном бежали немцы, вторым бежали румыны и мадьяры (венгры), и третий эшелон – это кавказцы, которые перешли к немцам. Вот этот третий эшелон был страшный: совершенно озверевшие люди, сметавшие все на своем пути. Немцам они были уже не нужны, и знали, что их ждет с приходом Красной армии. Всеми возможными путями стремились сбросить немецкую форму и одеться в гражданскую одежду. А одежду можно было добыть только грабежом. Так я думаю, что причиной депортации кавказских народов послужило то, что они воевали на стороне немцев. На слуху была и такая версия, что немцев встречали с распростертыми объятиями и Гитлеру преподнесли в подарок белую лошадь и золотую сбрую. Отступая, немцы взрывали все начисто. Я видела, как водонапорная башня сначала взлетела на воздух, а потом рухнула на землю. Все вокруг гремело от взрывов. Даже телеграфные столбы были взорваны все до одного. В это время нельзя было носа высунуть никуда. Валя, наверно, помнит (помню, но думал, что это было в Доме4, а скорее было и там, и там), как мы однажды пришли к Л-м, вошли в сени, и Валя исчез. Я обомлела. Оказывается, был открыт люк в подвал, и он туда провалился. Слава богу, остался цел (падения в этот подвал не помню, зато помню, что падал в подвал Дома4 и с третьей полки вагона - все без последствий). Немцы сбежали, но наших еще некоторое время не было. Л-е, да и все остальные соседи оживились и отправились на охоту. В этом районе были предприятия - табачная фабрика и маслозавод. Пошли Л-е и меня, дуру, потащили за компанию. Помню, я с маслозавода катила бочку с маслом, правда, не особенно большую, наверно, литров на сто. Второй выход сделали на табачную фабрику, и я притащила большой тюк с листьями табака. Л-е мне дали канистру масла и, не помню, сколько табака. Наконец, появились наши войска. Сколько было радости, какое было ликование! Кто ликовал, а кто был удручен. Многие люди, я не знаю, что ими руководило, переметнулись в услужение к немцам. Услуги эти были направлены против населения. В лагерь немцев поспешили, во-первых, люди, обиженные Советской властью, а во-вторых, даже заслуженные люди - видно, боялись упустить лакомые куски. Так вот, эти люди боялись прихода нашей армии.»

«Когда немного утихло, вернулись домой. (скорее всего в Дом4, квартира в котором числилась за мамой). Первое помню, что я сделала - сварила какое-то хлебово и пригласила солдат, угощала их. Мало-помалу фронт отодвигался, опять нужно было что-то предпринимать. Армавир был разбит до основания. Дом, в котором военкомат дал мне комнату (дом0, указанный в пункте 8, - загадочный дом под вопросом), зиял глазницами окон. В него попала бомба. Мне казалось: все, жизнь больше не наладится, восстановить разрушенное невозможно. Потихоньку люди стали копошиться, рабочие пришли на свои предприятия, в свои разбитые учреждения. Опять началась Советская власть. Первым делом, вслед за армией, водворились внутренние органы, не знаю, как они назывались - КГБ, МВД или еще как. Прежде, чем идти устраиваться на работу, необходимо было пройти это чистилище и получить соответствующий документ. Это я прошла легко. Многих не допускали на работу, а тех, кто очень зарвался при немцах, арестовали. В эту категорию попали полицаи. Начальником полиции был прежний заведующий торготдела Армавирского райисполкома. Так его впоследствии повесили. Я с ним до прихода немцев общалась по работе. Даже женщин сажали, которые во всех отношениях обслуживали немцев. Я устроилась работать в Армавирский торг, ревизором общественного питания. Сами понимаете, в общественном питании я мало чего смыслила. Но работать надо, других источников на жизнь не было. Как это питание восстанавливали? Приходилось помещение очищать от завалов. Все делалось буквально на пустом месте. Также в городе потихоньку восстанавливались и другие предприятия. С трудом был пущен хлебозавод, стали выпекать хлеб, вернее, подобие хлеба. В хлеб шло все, что было: мука и кукуруза, отруби и жмых. Пока хлеб свежий, он держался, а как только немного зачерствеет, рассыпается вроде опилок.»

«Продолжаю. Армавир был до основания разрушен, особенно центр. Я даже не представляла, как можно его восстановить. Но у людей хватило сил, восстановили, и когда я впоследствии приезжала, видела, что многое построено вновь. Потихоньку нужно было налаживать жизнь. Трудности были невероятные – и у нас, и в государстве. … Хотя немцев прогнали, они донимали бомбежками. (Вот лишнее доказательство справедливости сказанного мной в разделу «Горькая правда» выше) Жить в городе было страшно. Стали думать, как лучше поступить. Было принято решение выехать в станицу на время. Мне выезжать уже было нельзя: я работала. В квартиру к нам подселили двух военных девушек из авиаотряда. За это я выхлопотала в воинской части машину, чтобы вывезти всех, кроме меня, в станицу Попутную. Кроме меня, никто не работал, а есть-пить всем было необходимо. Помните, я принесла листья табака, - они очень выручили в станице. Там на эти листья выменивались молочные продукты. Люди курили, а табака не было, поэтому табачные листья шли довольно швыдко (это изречение Тимофеевны). Я получала пособие на Валю через военкомат, и плюс зарплата. И так как я работала в торговле, могла по карточкам получать хлеб (в городе население не могло и по карточкам купить хлеба: его в свободной торговле не было). У нас в общей сложности было шесть карточек, по ним каждый день покупался хлеб, и время от времени переправлялся в станицу. Там на мой трикотажный костюм выменяли поросенка, и кое-как его кормили - травой, сывороткой, в общем, чем попало.»

Из воспоминаний о чуть более позднем времени: «Чтобы оформить пропуск в Москву, надо было добиться получения вызова московского завода и оформить получение пропуска в краевом центре - Краснодаре. На первый случай в Москве знакомые прописали меня у себя. Прописка далась не без труда, не обошлось без взятки 5 тысяч рублей. К счастью, у меня был московский паспорт и прежняя прописка в этом же первом отделении милиции. Правда, в этом паспорте была прописка в Сороках и Армавире. А еще был огромный немецкий штамп с указанием, что я причислена ко второй группе (для них это был человек ненадежный).».

«При поступлении на работу ограничивали лиц, бывших в оккупации. В анкетах была специальная графа: «были ли в оккупации». Однажды мне на работе поставили в вину, что я была у немцев. Осмелилась и ответила: не я была у немцев, а они были у нас.».

Почти ежедневно в погожую погоду летом под окном раздается свист или призыв «Выходи, пойдем к школе!». Это была такая отмазка для взрослых, поскольку на школьном дворе было чем заняться многими часами. Ловко выпрыгиваешь из окна - второго справа на фото пунктов 171, 174, и вот команда обычно в составе трех пацанов отправляется в путь, быстро минует забор школы и мчится к Кубани.

Экипировка - только трусы, босиком, редко с надувной автомобильной шиной.

После пересечения Кубани через мост путь пролегает через правую часть Старой станицы, а затем проходит по живописной местности. Пересекаем перелески, посадки фруктовых деревьев, бахчи, заводи, все вверх по течению на левом берегу Кубани. Конечная точка - пока не устанешь, наверное километрах в 10, редко больше, от Старой станицы.

Там наконец входишь в бурный шумный поток Кубани, причем обжигающе холодный, доплываешь до ее середины и наслаждаешься проплывающими пейзажами. Но безмятежно только короткое время, потому что надо, часто до изнеможения (и это спасало от замерзания):

-Захваченный потоком, погрузиться в воронку от бомбы почти до дна, с закручиванием, задержав дыхание, и с последующим выбрасыванием струей воды на поверхность;

-Переплывать от одного острова на другой (тогда по пути было несколько островов из гальки), чтобы там все-таки согреться, отдохнуть и позагорать;

-Выскочить (в соответствующий сезон) на охраняемую бахчу, сорвать там 1-2 арбуза, бросить их в реку, сигануть следом и затем оперируя ими как мечами в водном поло, догрести до острова, где разбив арбузы о камни устроить пир горой;

-В качестве апогея в конце пути попасть в бурлящий котел, что создается опорами моста, и некоторое время покачиваться на них лежа на спине неподвижно на одном месте среди ревущего мчащего вокруг тебя потока - на удивление зевакам.

Когда выходишь на берег, так примерно через часов 5-6 после старта, то тебя покачивает от усталости, и кажется, что до дома не дойдешь.

По примерным расчетам в общей сложности мной сделано минимум 200 таких заплывов, а может и до 300, - все это конечно после обретения навыков плавания вслед за несостоявшимся утонутием (см. пункт 189). Думаю, что не было нам равных среди армавирцев по таким достижениям.

Все это не для слабонервных, но тогда выходило как бы само собой. С содроганием думаю, а за какую-такую сумму мог бы повторить описанную экскурсию сейчас? С сожалением прихожу к выводу - скорее всего ни за какую. Да и удастся ли это вообще с учетом катастрофического обмеления Кубани с той далекой поры?

Но главный вывод обнадеживает: на всю жизнь я стал весь пропитан кубанской водой и опьянён ею в самом высоком смысле, ура!

Примечательно то, что все проделывалось на голом энтузиазме, из-за сильнейшего драйва единения с природой в сочетании с самоутверждением. Конечно, все это без ведома взрослых.

И вот один из кубанских армавирских марафонцев в далеких 1970-х годах оказывается в Женеве, что на берегу Женевского озера, которое там упорно зовется совсем иначе - Le Léman или lac Léman. Это была спецмиссия длиной более полугода. Она достойна отдельного описания.

Прежде всего разочаруем знатоков советского режима сообщением о том, что власти поручили командировку в Швейцарию не члену КПСС, и ранее никогда не бывавшему за границей, имевшему дело с госсекретами. и к тому же без родственников наверху. Как такое могло быть, спросит знаток, и останется в недоумении.

За сим кратко остановимся на некоторых деталях тамошнего быта и на продолжении армавирской кубанской водной эпопеи плюс кое-что еще.

Наш герой главное внимание уделил изучению местного быта и товароизобилия, которое не снилось тогдашним простым советским труженикам и из-за отсутствия которого, в частности, позднее исчезла их страна.

Поселился в арендованной неслабой двухкомнатной квартире за 700 швейцарских франков в месяц плюс плата за коммунальные услуги. На 15 франков можно было скромно питаться.

Вот для сравнения информация Николая Михайловича Карамзина, когда он приехал в Женеву в 1789 году: «За десять рублей в месяц я нанял себе большую, светлую, изрядно прибранную комнату в доме, завел свой чай и кофе; а обедаю в пансионе, платя за то рубли четыре в неделю.*» Это кажется говорит о полной конвертируемости рубля в то далекое время. Но как сравнить эти цены с современными, пока неясно.

*Здесь и далее Н.М.Карамзин, 250-летний юбилей которого отмечается в декабре 2016 года, цитируется по его книге «Записки русского путешественника», состоящей из писем автора.

Итак, в 1970-х годах это была кухня о двух макрохолодильниках, со столом, вокруг которого разместилось бы отделение солдат, вместительный балкон с автоматизированными жалюзями, стенные шкафы до потолка, куда уходили практически все вещи, платяной комод, плотно набитый постельным бельем, и сменяемый каждое утро коврик у двери. Окна с выходом на буколический монастырский предел с мирно пасущимися лошадьми и стогами сена.

Утром распределяешь бытовые отходы по трем разноцветным мешкам, стопка которых раздается всем жильцам, спускаешься в подвал и оставляешь мешки в разных контейнерах, плюс отдельно стеклотару, тоже по ее цветам. Кстати, на первом этаже была и прачечная самообслуживания, где своим ключем включаешь аппаратуру, и получаешь уже высушенную продукцию.

По выезде из подвального гаража кнопкой на коробочке открываешь автоматические ворота, и не выходя из авто, вставляешь полученную накануне перфокарту в специальный паз. Это означает оплату аренды и коммунальных услуг за прошедший период. Между прочим, при просрочке на неделю получаешь очень вежливое красиво оформленное предупреждение, а при дальнейшей неоплате с твоего счета снимают требуемую сумму и немалые пени.

Как бы все это перенять, но даже с улучшением, в том числе в Армавире?

Чего наверное тогда не хватало - это бассейна на крыше, чем отличался например соседний дом еще более высокого класса.

Да, и интересно то, что подъезды этих домов тогда не запирались и не охранялись. Каждый мог туда свободно зайти.

Конечно, не все помещения в Женеве таковы. Если поселишься в центре города, например в отеле Excelsior, то первое впечатление от престижности местоположения падает, когда иногда вздрагиваешь от грохота мотора в узчайшей улочке Jean-Jacques Rousseau.

Из развлечений за пределами дома на первом месте стояли, по сезону, горные лыжи и водные процедуры на Женевском озере, где в том числе приходилось плавать и среди разводимых там лебедей. Квинтэссенцией была рыбная ловля, для чего в специальном полицейском участке покупалась лицензия всего за 2 франка на весь день. И это не просто так, поскольку с горы все пространство просматривалось через приборы, и с не купивших лицензию брался огромный штраф.

Сама ловля состояла в забрасывании лески с тремя крючками и в почти непрерывном ее извлечении из воды с уловом. Иногда удавалось поймать сразу две рыбины, три не попадались. Это в основном знаменитый швейцарский окунь, его абсолютно свежего по прибрежным заведениям подают в нужном количестве.

Но главное не в этом, а в том, что вокруг открывалась захватывающая и даже величавая картина, включая иногда непосредственную близость от фонтана (Jet d’Eau, по-русски Же д’О), бьющего на высоту 147 метров. Его первая очередь вступила в строй аж в 1886 году.

Однажды в не солнечный день, как обычно, отчалили от причала в лодчонке, и армавирский марафонец, расположившись на носу, с умильной улыбкой созерцал своего коллегу, управлявшего мотором. Не успели отплыть и на 20 метров, как улыбка сменилась на недоуменную гримасу, поскольку коллега на моторе стал с огромной скоростью подскакивать высоко вверх, а затем проваливаться глубоко вниз вместе с кормой. Он же сразу сообразил повернуть лодку обратно. Но как выйти на причал, когда лодку дробно кидало вверх и вниз на 2-3 метра? С трудом выпрыгнули, изрядно ударившись.

Дело в том, что это был местный природный феномен, когда озеро вскипает высокими острыми, резко очерченными волнами, возникающими в мгновенье ока. Все озеро покрывается пеной. В такие моменты многие лодки переворачиваются и гибнут люди. Обоим советским в тот день повезло. Тем более что по безалаберности они не имели плавсредств. Хороша и местная служба, не предупредившая о надвигающемся бедствии. А может бедолаги не удосужились заехать в полицию и купить лицензию?

По совести сказать, давнишняя армавирско-кубанская сноровка к тому времени изрядно иссякла, да и вряд ли даже в лучшем своем виде она помогла бы против бушующих остроносых женевских волн.

Знатоки тех мест говорят, что в периоды подобных бурь у многих болит голова …

Но в целом жизнь там во многом напоминала то, что описывал в 1789 году Н.М.Карамзин: «Вы не не можете вообразить себе, как приятен мне теперь новый образ жизни и маленькое заведенное мною хозяйство! Встав рано поутру и надев свой походный сертук, выхожу из города, гуляю по берегу гладкого озера или шумящей Роны, между садов и прекрасных сельских домиков, в которых богатые женевские граждане проводят лето, отдыхаю и пью чай в каком-нибудь трактире, или во Франции, или в Швейцарии, или в Савойе (вы знаете, что Женева лежит на границе сих земель), - еще гуляю, возвращаюсь домой, пью с густыми сливками кофе, который варит мне хозяйка моя, мадам Лажье, - читаю книгу или пишу, - в двенадцать часов одеваюсь, в час обедаю; после обеда бываю в кофейных домах, где всегда множество людей и где рассказываются вести; где рассуждают о французских делах, о декретах Национального собрания, о Неккере, о графе Мирабо и проч. В шесть часов иду или в театр, или в собрание - и таким образом кончится вечер … Если бы теперь спросили меня: “Чем нельзя никогда насытиться?”, то я отвечал бы: “Хорошими видами” … Счастливые швейцары! Всякий ли день, всякий ли час благодарите вы небо за свое счастие, живучи в объятиях прелестной натуры … Нет, я не могу писать; красоты, меня окружающие, отвлекают глаза мои от бумаги.»

Через несколько месяцев такой жизни Н.М.Карамзин впрочем написал: «Вам казалось, что я никогда не выеду из Женевы, а если бы вы знали, как мне наконец стало там скучно!».

После чего он бросился в водоворот парижской жизни с ее тогдашними блеском и нищетой, прямо в начальные стадии Великой французской революции. Это еще тогда, когда в Булонский лес стали выезжать на променад не пять тысяч экипажей, как прежде, а всего тысяча, но еще до того, как король и королева были обзглавлены.

С одной стороны, cоветские власти не ошиблись в выборе командированного: на предложение одного типа остаться на Западе, «где, Вы видите, жизнь лучше», наш армавирский марафонец ухмыльнулся и сообщил об этом в свое представительство, которое сварганило ноту местным. И то, как можно доверять какому-то подозрительному типу, не говоря уже о понимании смысла жизни в разрезе армавирских бомбардировок.

Но, с другой стороны, о предложениях сексуального свойства сообщать своим марафонец не стал, мол, это уже не политика. Хотя как посмотреть …

Надо сказать веско: и в кубанско-армавирской, и в швейцарской природах (натурах) есть то, от чего и та и другая заставляют трепетать восприимчивую душу. Но могут быть и другие соображения по сближению - см. конец пункта 278 и раздел XXIV.

Но обо всём надо судить по всем фактам. А факты таковы, что однажды советская колония, устроившая пикник в живописных окрестностях Женевы, потом обнаружила повальное отравление от некачественного шашлыка. И в те же дни появились публикации о массовых махинациях местных бушеристов (мясников).

Так что не надо нам перехваливать Запад одним чохом.

Она имела место в 1958 году, на флюоритовом руднике Калангуй, что недалеко от границы с Китаем.

Там пришлось сопровождать китайского ученого, который почти не говорил по-русски, а я по-китайски, но жили мирно и вежливо.

Вообще это уникальное природное место с рекордным числом солнечных дней и соответственно ярко-лунных ночей. Рудник можно причислить к городам-героям, поскольку на добывавшемся там флюорите, горстка которого снижает температуру плавления железа в два раза, держались тогда ведущие объекты оборонки.

Вот краткие сведения о работе на руднике.

Клеть, в которую загружаешься вместе с очередной сменой, ничем не отгорожена от ствола, свободно, но зато дробно шатаясь, быстро падает вниз на требуемый горизонт. Уже с этого момента надо отключить нервы.

Внизу из всех щелей хлещет вода, пропитанная кислотой, особенно опасной для глаз, поэтому надо быть одетым в робу с широкополой шляпой. На нижнем горизонте глубиной 400 метров, где вообще идет тропический ливень, идешь по горной реке.

В узком пространстве не шире вагона метро отбойный молоток, сверлящий шпуры, звучит почище реактивного лайнера. В момент все заполняется пылью и дымом, всякая видимость исчезает. Конечно, есть распиратор, но в нем мягко говоря не комфортно. Есть и откачка, но ее визг - это 100 поросят одновременно. Звучание вместе с перфоратором трудно передать что, то есть никто из обычных людей этого не переживал.

Если сунуть голову в выработанное циклопическое пространство флюоритовой жилы, услышишь стук о стенки падающих обломков, при этом надо во время отдернуться.

С горизонта на горизонт, отстоящих на 50 метров (это 15 этажей), передвигаешься через горные выработки - «восстающие» по почти вертикальным деревянным лестницам с шаткими, сколькими и часто отсутствующими перекладинами. Каждые пол часа вырубается фитилек горелки и закладывает уши от взрывной волны от подрывов горной массы.

Однажды в одном таком восстающем мы с китайцем одновременно ощутили, как сердцебиение, безмерно усилившись, переместилось в виски, и сознание стало покидать. Спас быстрый лихорадочный спуск к живительному потоку воздуха в горизонтальном штреке. На последующее вылечивание ушло много лет, дорогие мои. Сопровождалось это приступами тремора, удушья, клаустрофобии и т.п. В общем никому не пожелаю. Это был третий существенный удар, и если бы не армавирская закалка и типа того горные лыжи, то неясно, что было бы.

Силикоз, обрушения, отравления - сокращенный перечень, уносивший жизни многих горняков на этом производстве. Справедливости ради надо сказать, что в те социалистические годы труд горняков оплачивался очень неплохо, тамошние магазины полнились всем необходимым для здоровой жизни, за копейки в столовой подавали хотя и простые блюда, но по естественности они превосходили то, что предоставляют лучшие современные рестораны. Нелегко трудясь по 6 часов в день, работяги могли свободно ездить в свой отпуск везде по стране, в том числе в Сочи. Их любимое времяпрепровождение в выходной день могло порой состоять в занятии вагона-ресторана поезда Пекин-Москва с тем, чтобы провести там пол дня в распитии недешевого импортного пива с задушевной беседой, а остальные пол дня - таким же порядком в обратном поезде Москва-Пекин.